«…В пределах сценической коробки впервые рождалась живописная стереометрия, устанавливалась строгая система объемов, сводившая до минимума элементы случайности, навязываемой ей извне движениями человеческих фигур. Самые эти фигуры кромсались лезвиями фаров, попеременно лишались рук, ног, головы, ибо для Малевича они были лишь геометрическими телами, подлежащими не только разложению на составные части, но и совершенному растворению в живописном пространстве. Единственной реальностью была абстрактная форма, поглощавшая в себе без остатка всю люциферическую суету мира…».
(Б. Лившиц. Из «Описания» оперы «Победа над Солнцем»)
С превеликим трудом отказавшись от желания отправить очередной панегирик Малевичу (да великому и филиппики не страшны), нереализованный потенциал решил обрушить
на самое святое – ЧУВСТВО! Даже низведя оное на уровень ниже, на его атрибут – СТРАСТИ (еще ниже только ИНСТИНКТЫ), все одно самозабвенно стремлюсь и из них вытянуть некие связующе-стягивающие элементы, с выявлением когнитивного крепежа.
И для лучшего «вытягивания», я стремлюсь придать процессу — «линейность», смыслу – «графичность». Вообще-то (в оправдание), эти действия чем-то созвучны моему ощущению себя при нынешней эпидемии. Когда это происходит не где-то «у них», а вокруг, рядом. Какой-то необычный… «нитяной» привкус бытия. Убираю обыденное, привычное отношение к окружающему и вставляю рамочно-дистанционное: каркас-конструкцию, линию-смысл… Рассматриваю «бытие мое» с позиции внешнего наблюдателя — абстрагировался….. А к абстракции какие претензии, какой спрос, какая эпидемиологическая привязка? Страх?….
Так, наверное, любой сюрреалист (настоящий!) испытывает дискомфорт от «объективности», и…. не-е-е-т, не скрывается под маской, а наоборот, вызывающе распахивается навстречу новой «революционной ситуации»: помрет – мученик, жив будет — герой… Благо, повод подходящий подвернулся.
Так, наверное, любой сюрреалист (настоящий!) испытывает дискомфорт от «объективности», и…. не-е-е-т, не скрывается под маской, а наоборот, вызывающе распахивается навстречу новой «революционной ситуации»: помрет – мученик, жив будет — герой… Благо, повод подходящий подвернулся.
Флейта и солнце, разбудившие жаворонка
Движение
Утро серебряных струн
Срезанная сирень
Ночное платье Дзигокудаю в белом свете разбитого зеркала
Снег рябина птица
Финал оркестра с криком-форшлаг
Белый вечер
«…Из-за сцены слышится хоровое пение, его исполнители должны быть расставлены так, чтобы слушатель не мог установить источник звучания. В основном слышны басы. Пение размеренно, бесстрастно, с прерываниями, обозначенными точками.
Сначала низкие голоса:
«Жесткие как камни сновиденья…
И говорящие скалы…
Глыбы с загадками, полными вопросов…
Движение неба… и расплавление… камней…
Вздымающийся кверху невидимый… вал…»
Высокие голоса:
«Слезы и смех… при проклятье молитва…
Радость единения и чернейшие битвы».
Bсe:
«Сумрачный свет при… солнечнейшем… дне
(быстро и внезапно скрываясь)…»
(Вступление к сценической композиции «Желтый звук»)
А, может, просто заголиться по весне приспичило?… Впрочем, это уже вопрос к ИНСТИНКТАМ.
—————
Виктор Танюкевич
2020 г.