Пока в России гостит «Олимпия» Мане, многие западные выставки и монографии могут читаться нами как комментарий к ней. Так, например, выставка в амстердамском Музее Ван Гога «Легкое поведение. Проституция во французском искусстве 1850-1910 годов» готова предложить внимательному зрителю подробнейше выписанный фон, на котором появилась и начала жить Олимпия…
«Выставка в Амстердаме — «дочка» огромной выставки, прошедшей осенью в Музее Орсе. Та, французская, была значительно больше и называлась иначе — «Роскошь и нищета. Изображения проституции, 1850-1910», чем сразу же отсылала к социальной проблематике.
Привыкшие к полнейшей вседозволенности голландцы ни с того ни с сего смягчили жесткое французское название, сделали вид, что акцент тут на искусстве, но уйти от самого главного в этой теме не смогли: проституция во Франции второй половины XIX века — это явление обыденное, чрезвычайно распространенное, имеющее свою довольно сложную социальную стратификацию и, главное, символизирующее «современный город» в его новом обличии.
Это зеркало буржуазного мегаполиса, каким стал Париж в это время, более того, в отражении этого зеркала можно увидеть бодлеровскую la vie modern, как она есть.
«Публичные девки», «каменоломницы», «куртизанки», «шлюхи», «дочери радости», «дамы полусвета», «уличные», «ночные красавицы» и еще десятки слов прямо или эвфемизмами определяли на французском женщин, продающих свою любовь. Этот богатейший тезаурус помогал ориентироваться в иерархии:
Пристающие к прохожим девки были ниже тех, кого можно было найти в борделе, а живущие в борделе были ниже тех, кто только приходил туда на работу; танцовщицы кабаре и балерины имели иную профессию, но были вполне доступны; с дамой полусвета можно было прогуляться в городском саду; ну а про дворцы, экипажи и наряды звездных куртизанок судачили и в салонах великосветских дам.
В этом городе каждый мог купить себе женщину по себе — и безногий солдат, и принц крови, и заводской рабочий, и толстый банкир, и урод, и красавчик. Производство работало бесперебойно — сутенеры, бандерши, грязные и роскошные бордели, медицинские осмотры, полицейская регистрация, законные и подзаконные акты, презентационные фотоальбомы и визитки проституток, ну а если дело доходило до запущенного сифилиса, то на этот случай была ссылка в госпиталь смерти Сен-Лазар.
Регламентация видов проституции делала этот товар легкодоступным в прямом смысле слова — правила покупки и продажи были известны всем желающим. Ночная жизнь проникала во все слои общества и перестала в какой-то момент быть жизнью параллельной. Первыми, как водится, это отрефлексировали художники и литераторы.
И дело тут не только в реализме, требующем душераздирающих сюжетов из жизни (хотя Золя с его «Нана» многое добавил к теме, а «Дама с камелиями» Александра Дюма-сына подарила нам не только Маргариту Готье, но и через имя антагонистки главной героини, ставшее популярным в борделях, ту самую «Олимпию» Мане), или в горьком великолепии бодлеровских «Цветов зла», но и в том, что обыденность продажной любви превратила ее из порицаемого обществом порока в некую норму жизни.
Экспозиция препарирует явление как заправский патологоанатом. Самые сильные экспонаты, увы, не произведения искусства, а документы: огромные тома полицейских регистрационных книг с именами, приметами, адресами проституток и сутенеров; снимки сифилитических язв из медицинских атласов; рекламные фотографии «товара», кокетливые пакетики с презервативами из борделей.
На другом полюсе — метры портретов куртизанок и уличных девок. То, что это про одно и то же, сходится у тех художников, которые смотрели очень близко: нет ничего более сострадающего падшим женщинам, чем рисунки Тулуз-Лотрека.
Женщина — как товар на продажу в сценах выбора клиентом, как машина, нуждающаяся в техобслуживании, в сценах медицинских осмотров, как старая ненужная тряпка в сцене, где отработавшая свое проститутка повалилась на спину на кровать, от усталости не имея сил даже снять туфли.
Дега не столько сострадает, сколько жестко и точно фиксирует обыденность покупки голого тела. Резкий переход от бело-розовых Марий Магдален и скромно потупивших глаза (а лучше всего просто спящих) куртизанок с салонных полотен на сюжеты модных романов к прямым взглядам и откровенной скуке этой «любви» бьет в таком соседстве наотмашь.
А где же тут «Олимпия»? Самой картины на выставке нет (она гостит у нас), но ее место тут очень определенное. Появившись в Парижском салоне в 1865 году и приняв там на себя громы и молнии, она впервые предложила себя не конкретным мужчинам, а всему свету.
Эта маленькая бледная девушка с печальными глазами оказалась приговором ситуации тотального незамечания. После нее в Париже случился бум словесных и визуальных портретов проституток. Что, собственно, совершенно логично. Ведь еще Бодлер в 1863-м провозгласил: «Что есть искусство? — Проституция»».
источник: http://rupo.ru/m/4799/tonkosti_lyogkogo_powedeniya.html