Фрида Кало и Диего Ривера

Их первая встреча произошла тогда, когда Фрида, еще подростком, увидела Диего Риверу, расписывающим стены Высшей подготовительной школы

Сегодня, картины Фриды Кало, можно увидеть в самых престижных музеях мира, ее картины висят в Лувре, Музее современного искусства в Нью-Йорке, продаются за миллионы долларов. Эта женщина стала одним из кумиров XX века, Голливуд борется за право экранизации ее воспоминаний, по ее воспоминаниям создаются балеты, ей посвящаются поэмы, а дневник, напечатанный факсимиле, постоянно переиздается.

Американские феминистки считают Фриду Кало своей предтечей, при жизни, ее причислял к своему лагерю даже «папа римский сюрреализма» Андре Бретон, хотя саму Фриду надуманность и наигранность сюрреализма всегда раздражала.

Перенесшая в детстве полиомиелит, совсем молодой девушкой, Фрида попала в автокатастрофу. Автобус, в котором

Фрида Кало и Диего Ривера

она ехала, столкнулся с трамваем, и отскочивший от перил железный прут прошил ее тело, повредив позвоночник, задев таз, ребра, ключицу. Правая нога, иссушенная полиомиелитом, была переломана в одиннадцати местах. Тридцать два раза, Фрида побывала на операционном столе!!! Это своеобразный мировой рекорд. Кроме того, ее постоянно преследовала мысль о возможном проявлении наследственного заболевания: отец страдал эпилепсией.

Но сила воли, кроющаяся в миниатюрном теле Фридиты, помогала жить. Любимый дом, знаменитый «Синий дом», прозванный из-за стен цвета индиго, так любимого индейцами, стал госпиталем, потом студией, потом сценой, а после смерти — музеем. В этот дом она привела и своего мужа, испано-индейца, полное имя которого было Диего Мария де ла Консепсьон Хуан Непомусено Эстанислао де ла Ривер и Баррьентос де Акоста и Родригес, того самого, кого весь мир знает как Диего Риверу. Он был самым «первым парнем» среди мексиканских живописцев того времени, и только Альваро Сикейрос, мог соперничать с ним. Он был искренним коммунистом, борцом с буржуазией, популярным среди простого люда оратором. В Советском Союзе, Ривера был особенно популярен в 60-е годы, но имя жены конспиративно умалчивалось. Конечно, из-за Троцкого, дружбу с которым Диего простили, а Фриде почему-то — нет.

Диего был огромен и толст. Растущие клочьями волосы, выпученные от возбуждения или наоборот, прикрытые набрякшими веками глаза. Он напоминал людоеда, но «людоеда доброго», как сказал о Диего Максимилиан Волошин. Сам себя, Ривера любил изображать в виде толстобрюхой лягушки с чьим-то сердцем в руке. Его всегда обожали женщины, Диего отвечал взаимностью, но как-то признался: «Чем сильнее я люблю женщин, тем сильнее я хочу заставить их страдать».

Их первая встреча произошла тогда, когда Фрида, еще подростком, увидела Диего Риверу, расписывающим стены Высшей подготовительной школы. Он поразил ее детское воображение, она выслеживала его, дразнила «старым Фасто», старалась привлечь внимание и однажды, словно предвосхитив их общее будущее, заявила школьным друзьям: «Я непременно выйду замуж за этого macho и рожу от него сына».

Диего в то время пламенел от любви к рослой красавице Гуаделупе Марин, позже ставшей матерью двух его

Гуаделупе Марин

дочерей. Через несколько лет, восстановившись после автокатастрофы, Фрида приехала к дону Диего доказать свои автопортреты, созданные в течение страшного года, который она провела в постели, закованная в ортопедический корсет. Тина Модотти, женщина-фотограф, и возможно, женщина самого Диего в то время, с судьбой ныне не менее знаменитой, чем у Фриды, ее близкая подруга и соратница по союзу молодых коммунистов, стала связующим звеном между ними. Необузданный Ривера, уже расстался со своей второй женой Лупе Марин, и ничто не мешало ему увлечься двадцатилетней художницей, остроумной, смелой и талантливой. Пленил его и незаурядный интеллект Фриды, взращенный на европеизированном образовании. Поэтому критиковать его живопись, даже нелицеприятно, разрешалось только Фриде. Что не мешало им высоко ценить и глубоко понимать творчество друг друга.

К творчеству самой Фриды есть несколько подходов, но нельзя не признать, что в ее работах проявлялись жестокость и известная доля бесстыдства, свойственные этой женщине. На полке в ее кабинете, среди книг по анатомии, физиологии и психологии (она серьезно изучала медицину, вникала в теорию Фрейда, даже стала первой, подвергнувшейся в Мексике психоанализу) находился предмет, словно перенесенный туда из кунсткамеры: как напоминание о не родившихся детях, стоял сосуд с заспиртованным человеческим эмбрионом.

«В моей жизни было две аварии: одна — когда автобус врезался в трамвай, другая — это Диего», — любила повторять Фрида. Последняя измена Риверы — адюльтер с ее младшей сестрой Кристиной — почти добила ее. В 1939 году, они развелись. Позднее Диего сознается: «Мы были женаты 13 лет и всегда друг друга любили. Фрида даже научилась принимать мою неверность, но не могла понять, почему я выбираю тех женщин, которые меня недостойны, или тех, которые уступают ей… Она предполагала, что я был порочной жертвой собственных желаний. Но это ложь во спасение думать, что развод положит конец страданиям Фриды. Разве она не будет страдать дальше?»

Странное чувство юмора, напоминающее смех висельника, всегда было присуще Фриде. «Нет ничего дороже смеха, — писала она, — с его помощью можно оторваться от себя, стать невесомой». А в другом месте отмечала, что «наиболее смешная вещь в мире — это трагедия». Ее муж тоже любил смех, двусмысленные шутки, розыгрыши.

Черты характера мексиканцев, сбивали с толку европейских интеллектуалов, у которых, как заметил знаменитый кубист Брак, «чувства деформируют, мысли, естественно, формируют». Сбился с пути даже сам Лев Давыдович Троцкий, быстро освоившийся под лучами жаркого ацтекского солнца. Не устоял, влюбился, как лицеист, в жену друга Диего. Ей, бывшей в состоянии войны с мужем, это было только на руку, к тому же, Фрида искренне восхищалась «Великим человеком» и многого ждала от общения с ним. Истинной жертвой этой мимолетной любовной эскапады стала только верная, старомодная и скучная жена Троцкого — Наталья Седова. Она слишком всерьез восприняла взбрыкивание стареющего позера, но Лев Давыдович недолго терпел фантасмагорию «Синего дома». Он говорил, что Мексика показалась им с Натальей «иной планетой». И вскоре, поссорившись с гостеприимными хозяевами, переехал в другой дом, где то, что «ожидалось», и случилось.

Не менее чем Льва Давидовича, Фрида восхищала Андре Бретона, — он находил ее творчество достойным своего любимого детища — сюрреализма и пытался рекрутировать Фриду в армию сюрреалистов. Очарованный мексиканским простонародным бытом и искусными ремесленниками, Бретон организовал после возвращения в Париж выставку «Вся Мексика» и пригласил для участия Фриду Кало. Парижские снобы, пресытившиеся своими же выдумками, без особого воодушевления посетили выставку кустарных поделок, но образ Фриды оставил глубокий след в памяти богемы. Марсель Дюшан, Василий Кандинский, Пикабиа, Тцара, поэты-сюрреалисты и даже Пабло Пикассо, который дал в честь Фриды обед и подарил ей одну «сюрреалистическую» серьгу, — все оценили уникальность и загадочность этой особы. А знаменитая Эльза Скьяпарелли, любительница всего необычного и шокирующего, увлеклась ее образом настолько, что создала платье «Мадам Ривера». Но шумиха не ввела Фриду в заблуждение относительно места ее живописи в глазах всех этих «сукиных детей». Она не позволила Парижу адаптировать себя, осталась, как и всегда, в «не-иллюзии».

Фрида оставалась Фридой, не поддаваясь ни на какие приманки новых течений или веяний моды. В ее действительности абсолютно реален только Диего. «Диего — это все, все, что живет в минутах не-часов, не-календарей и пустых не-взглядов, — это он». Они вторично сыграли свадьбу в 1940 году, спустя год после развода, и оставались вместе до ее смерти.

То, что в последние годы XX века Фрида Кало стала предметом культа, рационально необъяснимо. Она не героиня-феминистка и, конечно, не эталон для подражания. Мучительно страдающая от любовной зависимости, из-за разрушенного, принесенного в жертву непонятному языческому богу тела, тем не менее, она представляет собой идеал женщины, чей жизненный путь видится образцом сопротивления, воли, настойчивости. «Дерево надежды, стой прямо!» — эти строки из дневника звучат как девиз.

Незадолго до смерти, ей ампутировали правую ногу, ее мучения превратились в пытку, но она нашла в себе силы, чтобы открыть последнюю выставку весной 1953 года. Незадолго до назначенного часа, собравшиеся услышали вой сирен. Это на санитарной машине, сопровождаемой эскортом мотоциклистов, прибыла виновница торжества. Из госпиталя, после операции. Ее внесли на носилках и поместили на кровать в центре зала. Фрида шутила, пела свои любимые сентиментальные песенки под аккомпанемент оркестра «Марьячи», курила и пила, надеясь, что алкоголь поможет снять боль. Тот незабываемый перфоманс, потряс фотографов, репортеров, поклонников, так же как и последний посмертный 13 июля 1954 года, когда с ее телом, завернутым в знамя мексиканской коммунистической партии, в зал крематория, пришли проститься толпы поклонников. Мощный порыв горячего воздуха из открытых дверей, где стояла печь, поднял ее невесомое тело почти вертикально, взвил волосы в сверкающий ореол, и присутствующим показалось, что ее губы сложились в соблазнительную и насмешливую улыбку.

«Я весело жду ухода и надеюсь никогда не возвращаться. Фрида» — таковы последние слова из дневника, слова прощания с этим миром. Почти полвека она обитает в зеркалах родного «Синего дома» вместе со своим Диего, и может быть, они давно превратились в одно существо, как предрекал ей однажды деревенский оракул, обещавший, что со своим любимым Фрида не расстанется никогда.